Правило крысолова - Страница 110

110

Бабушка стоит надо мной, согнувшись, упираясь в колени руками, свет от лампы рядом на замерзшей траве – желтый теплый кружок, и это радует, оказывается, я не переношу свечения полированного металла.

– Зачем ты тут? – удивляется бабушка.

– Я тебя искала… Я испугалась, что тебя нет.

– Вставай, у нас мало времени.

– Да. – Я оглядываюсь. – В этом месте времени вообще нет. Оно отсутствует как таковое.

Мы идем по дороге, обнявшись, и лампа освещает нам путь, ветер утих, где-то далеко звонит колокол – в холоде ночи его звук долгий и чистый, как будто только для нас двоих на земле. И бабушка спрашивает:

– Ты все узнала?

– Все.

– Тебе нужно спрятаться, а то ты совсем ослабла.

И мы спрятались вместе под шерстяным верблюжьим одеялом часа на четыре, и я держала ее за руку, и поэтому услышала, как она потихоньку встает, и пошла за нею на кухню, подсмотрела, как она готовит чай, и успела пройти в комнату Питера до того, как бабушка начала собирать на подносе чашки, и легла на его кровать, и дождалась шарканья по ступенькам шлепанцев (из шкуры козы, мехом внутрь) и испуганного вскрика в комнате.

И тогда я встала и опрокинула чашки, и чай вылился на пол, и бабушка села в кресло и застонала, покачиваясь, и я сказала, что дедушка Пит поехал кататься на своем старом автомобиле. Один. И бабушка велела:

– Тебе необходимо срочно выйти замуж. Сможешь до субботы?

От лужи на полу пахло миндалем и чуть-чуть спермой. Это и есть запах цианида? Цианидом опрыскивают осиные гнезда… Я не была в тот момент уверена, что мне нужно срываться с места и бежать искать подходящего мужа. Но бабушка придерживалась другого мнения:

– Жена Латова написала много заявлений, обошла все инстанции и собирается забрать мальчика. Главный ее козырь – ты не замужем. Одиноким редко разрешают усыновление, а уж двоих сразу…

– Успею, – говорю я. – До субботы – успею. Собирайся.

– Куда? – спрашивает бабушка бесцветно.

– Поедем к детям, они в маминой квартире с Лаврушкой.

– Я не могу пока к детям, можно я побуду у тебя? Пару дней.

– Конечно. Там твое сердце как раз тренирует выздоровевшие крылья.

Мы одеваемся, не спеша обходим дом. К утру подморозило. Бабушка запирает двери и выключает фонарь над крыльцом. После его света стало совсем темно, и я с ходу ударилась обо что-то, напоминающее кол.

– Что-то торчит из земли, – предупредила я бабушку сзади.

Она отодвинула меня в сторону. Вдвоем несколько минут мы рассматриваем, что это, пока в порыве узнавания не хватаемся за руки.

Сбоку от тропинки из земли торчит под углом копье. Его наконечник ушел в землю сантиметров на тридцать, и это кажется мне фантастически невероятным, учитывая вес и длину копья. Пока я с натугой пытаюсь не то что вытащить – хотя бы его расшатать, бабушка отмеряет шагами расстояние, уходя в глубь сада. Она находит место, откуда Питер его метнул, и зовет меня, показывая примятую кругом траву в проталинах вчерашнего снега. И следы, уходящие потом к гаражу. Бабушка приседает и закрывает ладонями один след. Когда она убирает руки, отпечатка на корке льда нет, остался только теплый след ее ладоней – заснувшая до весны трава.

Утром я отвезла Антона в колледж и сдала его дежурному учителю. Лора ждала на улице. Она сказала, что от школ любого направления и уровня ее начинает сразу же тошнить. Еще она сказала, что лучшее воспитание и образование – монастырское. Потом она долго упивалась всякими нагрянувшими на нее идеями о внедрении повсеместного церковно-приходского и монастырского образования, поскольку именно при монастырях, по ее мнению, растущий организм может познать одновременно и близость к природе, и обреченность одиночества, и необходимость послушания и противления насилию одновременно. Когда она перешла к обсуждению особенностей религиозного онанизма Достоевского в его романе «Братья Карамазовы», я переполнилась ею, как только что выловленный утопленник водой и тиной.

– Скажи, что я тебя достала, что я несу всякую чушь, что лучше мне заткнуться, пока окружающие не повесились от тоски, – вдруг завелась она. Вероятно, выражение моего лица не оставляло никаких сомнений в отношении моего самочувствия.

– Напиши мне письмо, – предложила я. – Мне очень интересно все про Ивана Карамазова, напиши это на бумаге.

– Письмо? Зачем, я же рядом!

– Тебя пятнадцать лет твоя мама унижала пренебрежением и раздражением. А моя меня – постоянными нотациями и нравоучениями. Мы еще долго не сможем поговорить. Для меня лучший собеседник – Лом, он был единственным любимым сыночком у матери, всю себя посвятившей этой любви. Он может слушать что угодно и в любых извержениях, потому что смотрит на жизнь распахнутыми от счастья и интереса глазами. А мы – сквозь опущенные ресницы недолюбленных дочерей.

– Неправильная теория! – фыркнула Лора. – Именно у нравственно угнетенных детей, в силу противостояния обстоятельствам жизни в одиночку…

– И про это напиши. – Я перебила ее. – Извини, я держусь из последних сил.

– Ладно, могу тебе помочь. Не изводись и не переживай. Мою мамочку и Латова убил дедушка Питер.

Я затормозила и еле успела уйти в сторону от вишневой «шестерки» сзади.

– Спасибо, – кивнула я, когда убедилась, что хоть и въехала на тротуар, но никого не задела, и машина цела. – Ты мне здорово помогла. Мне теперь намного легче! И зачем он это, по-твоему, сделал?

– Все затем же. В целях воспитания в любимом внуке отстраненного отношения к жизни. Меня-то воспитывать бесполезно, я насчет мамочки иллюзий не питаю с восьми лет. А Антон…

110