Правило крысолова - Страница 52

– Все нормально, – продолжает директор. – Представьте только, лежала бы там какая-нибудь бирюлька из золота с бриллиантами, вот была бы обидная банальность!

– Да уж, – соглашается Ладушкин. – Столько людей покалечили из-за засушенного пальца, банальностью, конечно, это не назовешь.

– Да нет, вы не понимаете! У меня в банке происходит шпионский триллер с переодетыми агентами, стрельбой, все полы теперь в крови. Мебель вот, – он засовывает палец в дырку от пули в тонкой коже спинки кресла, – попортили, персоналу невроз обеспечили месяца на два. Охранную систему придется менять, клиентов вспугнули, а это значит – полгода пролета со сделками, пустые сейфы, и из-за чего, спрашиваю вас я? Что там такого было в этой ячейке номер девять? А? Какие такие сокровища или секретные материалы? А пальчик там, отрезанный пальчик какого-то туземца, и все! По крайней мере, – добавляет директор в изнеможении, – это оригинально.

В ближайшие десять минут из отрывочных разговоров суетящихся в холле специалистов из ФСБ я поняла, что фургон, на котором подъехали нападавшие, пока не найден. По их первой версии, один из нападавших прошел через служебный вход, другой – через главный, уложив попавшуюся на пути охрану.

Молодой суетливый человек в костюме размера на два больше положенного, в котором он жутко напоминал снующую туда-сюда вешалку, возбужденно уверял начальство, что у бандитов должен быть сообщник в банке или из конторских людей. Его досадливо отодвигали рукой, потом направили записать наши данные из документов. Как только он увидел коробочку с пальцем, сразу же на нее переключился, заметался по холлу в поисках пакета с липучкой, очень подозрительно смотрел на Ладушкина и приказал директору банка прекратить курить.

Когда, наконец, нас отпустили, Ладушкин с прижатой к шишке на лбу металлической зажигалкой – он подобрал ее на полу в холле – и я, едва не падающая от усталости, так что инспектору пришлось подхватить меня под руку, вышли из банка, прошли мимо суетящихся людей в форме, и… Сначала я услышала визг тормозов и ругательства водителей. Потом в наступивших сумерках, достаточных, чтобы начали тлеть фонари, увидела странно знакомую фигуру, перебегающую улицу. Я бы узнала Лома, если бы он не скорчился, если бы он не прятался за проезжающие машины. К этому времени мы с Ладушкиным, вероятно, изнемогли до крайней степени, а он к тому же плохо ориентировался из-за удара по лбу, этим можно объяснить нашу заторможенность и полное равнодушие к происходящему.

А происходило следующее. Перебежав улицу, Лом, все еще не узнанный мною (в момент, когда он появился совсем близко, я старалась рассмотреть странный предмет в его правой руке), подскочил к Ладушкину, размахнулся огромным разводным ключом (вот что это было!) и ударил того по ноге. Чуть повыше коленки. Ладушкин рухнул на бок, совершенно беззвучно, с выражением удивления на лице. Вероятно, удары гвоздодером в основание черепа и урной по лбу вогнали его в состояние полного непротивления. Схватив за руку, Лом протащил меня сквозь строй сигналящих автомобилей, затолкал в машину, заставил лечь на заднем сиденье и так лихо рванул с места, что устроил на дороге затор из совсем не ожидающих этого автомобилей.

Убедившись, что я жива, что мы не стали жертвами аварии, что все это происходит наяву, я осторожно приподнялась и спросила: «Зачем?» В свете набегающих фонарей распухшее ухо моего оператора просвечивало алым.

– Я тебя спрячу, – возбужденно заявил Лом. – Я все видел. Я видел, как подъехала группа захвата, ты вышла с отчаянием на лице, я тебя отбил, как ты и просила! Нас никто не найдет! Только я и ты!

Застонав, я легла опять. Поджала к животу ноги. Подумала – плакать? Ругаться? И вдруг заснула, мгновенно отключившись под перечисление Ломом всех известных ему вариантов совместного счастья.

Проснулась я в комнате, залитой солнцем. Чуть приоткрыв глаза и не увидев знакомой фотографии, хотела было повернуться на другой бок, но тут обнаружила, что кто-то массирует мои ступни в колготках. Вот отчего это странное ощущение во сне! Скосив глаза, я разглядываю совершенно незнакомого молодого человека, усердно разминающего мои ноги. Ну вот, это случилось. За последнюю неделю я все время бегала по самому стыку пересекающихся вариантов собственной судьбы.

Когда бабушка учила меня, шестилетнюю, не бояться смерти, она объясняла, что на самом деле я уже прожила на свете три тысячи двести сорок три раза и проживу еще тысячу восемьсот двадцать жизней в образе женщины, животного или растения, поджидающего нужное человеческое тело, а вот какого – это зависит от моей порядочности и правильного выполнения всего предназначенного.

Как основной постулат предлагалось – муки и несчастья переносить со стойкостью ожидания следующей жизни, в которой они уже будут отсутствовать, как однажды пережитые. Также мне не следовало расслабляться, если моя теперешняя жизнь окажется счастливой и спокойной, – это просто отдых перед мучениями следующего воплощения, потому что каждой женщине предназначено испытать абсолютно все ощущения, какие только могут воспринять ее тело и душа.

Это случилось, я пересекла. Вероятно, мой рассудок, чтобы не повредиться окончательно, предлагает мне другой вариант жизни. Вот же, за окном яркое солнце, а последнюю неделю сентябрь прятал солнце. Обои опять же… Знакомый рисунок, кстати. Юноша, занятый моими ступнями, сосредоточен, хмурится, но клянусь – я его никогда в глаза не видела! Если представить, что вчера вечером мы с Ломом попали-таки в автокатастрофу, а я заснула на заднем сиденье и перешла в свою другую параллельную жизнь из сна, то что сейчас? Сон или… Осторожно шевелю большим пальцем на правой ноге. Юноша сразу же поднимает голову и смотрит мне в лицо. Улыбается.